Я порою себя ощущаю связной Между теми, кто жив И кто отнят войной. И хотя пятилетки бегут Торопясь, Все тесней эта связь, Все прочней эта связь.
Я -- связная. Пусть грохот сражения стих: Донесеньем из боя Остался мой стих -- Из котлов окружений, Пропастей поражений И с великих плацдармов Победных сражений.
Я -- связная. Бреду в партизанском лесу, От живых Донесенье погибшим несу: "Нет, ничто не забыто, Нет, никто не забыт, Даже тот, Кто в безвестной могиле лежит".
И откуда Вдруг берутся силы В час, когда В душе черным-черно?.. Если б я Была не дочь России, Опустила руки бы давно, Опустила руки В сорок первом. Помнишь? Заградительные рвы, Словно обнажившиеся нервы, Зазмеились около Москвы. Похоронки, Раны, Пепелища... Память, Душу мне Войной не рви, Только времени Не знаю чище И острее К Родине любви. Лишь любовь Давала людям силы Посреди ревущего огня. Если б я Не верила в Россию, То она Не верила б в меня.
Глаза бойца слезами налиты, Лежит он, напружиненный и белый, А я должна приросшие бинты С него сорвать одним движеньем смелым. Одним движеньем - так учили нас. Одним движеньем - только в этом жалость... Но встретившись со взглядом страшных глаз, Я на движенье это не решалась. На бинт я щедро перекись лила, Стараясь отмочить его без боли. А фельдшерица становилась зла И повторяла: "Горе мне с тобою! Так с каждым церемониться - беда. Да и ему лишь прибавляешь муки". Но раненые метили всегда Попасть в мои медлительные руки.
Не надо рвать приросшие бинты, Когда их можно снять почти без боли. Я это поняла, поймешь и ты... Как жалко, что науке доброты Нельзя по книжкам научиться в школе!
Машенька, связистка, умирала На руках беспомощных моих. А в окопе пахло снегом талым, И налет артиллерийский стих. Из санроты не было повозки, Чью-то мать наш фельдшер величал.
...О, погон измятые полоски На худых девчоночьих плечах! И лицо - родное, восковое, Под чалмой намокшего бинта!..
Прошипел снаряд над головою, Черный столб взметнулся у куста...
Девочка в шинели уходила От войны, от жизни, от меня. Снова рыть в безмолвии могилу, Комьями замерзшими звеня...
Подожди меня немного, Маша! Мне ведь тоже уцелеть навряд...
Поклялась тогда я дружбой нашей: Если только возвращусь назад, Если это совершится чудо, То до смерти, до последних дней, Стану я всегда, везде и всюду Болью строк напоминать о ней - Девочке, что тихо умирала На руках беспомощных моих.
И запахнет фронтом - снегом талым, Кровью и пожарами мой стих.
Только мы - однополчане павших, Их, безмолвных, воскресить вольны. Я не дам тебе исчезнуть, Маша, - Песней возвратишься ты с войны!
На втором Белорусском еще продолжалось затишье, Шел к закату короткий последний декабрьский день. Сухарями в землянке хрустели голодные мыши, Прибежавшие к нам из сожженных дотла деревень.
Новогоднюю ночь третий раз я на фронте встречала. Показалось - конца не предвидится этой войне. Захотелось домой, поняла, что смертельно устала. (Виновато затишье - совсем не до грусти в огне!)
Показалась могилой землянка в четыре наката. Умирала печурка. Под ватник забрался мороз... Тут влетели со смехом из ротной разведки ребята: - Почему ты одна? И чего ты повесила нос?
Вышла с ними на волю, на злой ветерок из землянки. Посмотрела на небо - ракета ль сгорела, звезда? Прогревая моторы, ревели немецкие танки, Иногда минометы палили незнамо куда.
А когда с полутьмой я освоилась мало-помалу, То застыла не веря: пожарами освещена Горделиво и скромно красавица елка стояла! И откуда взялась среди чистого поля она?
Не игрушки на ней, а натертые гильзы блестели, Между банок с тушенкой трофейный висел шоколад... Рукавицею трогая лапы замерзшие ели, Я сквозь слезы смотрела на сразу притихших ребят.
Дорогие мои д`артаньяны из ротной разведки! Я люблю вас! И буду любить вас до смерти, всю жизнь! Я зарылась лицом в эти детством пропахшие ветки... Вдруг обвал артналета и чья-то команда: "Ложись!"
Контратака! Пробил санитарную сумку осколок, Я бинтую ребят на взбесившемся черном снегу...
Сколько было потом новогодних сверкающих елок! Их забыла, а эту забыть не могу...
Сегодня на трибуне мы -- поэты, Которые убиты на войне, Обнявшие со стоном землю где-то В свей ли, в зарубежной стороне. Читают нас друзья-однополчане, Сединами они убелены. Но перед залом, замершим в молчанье, Мы -- парни, не пришедшие с войны. Слепят "юпитеры", а нам неловко -- Мы в мокрой глине с головы до ног. В окопной глине каска и винтовка, В проклятой глине тощий вещмешок. Простите, что ворвалось с нами пламя, Что еле-еле видно нас в дыму, И не считайте, будто перед нами Вы вроде виноваты, -- ни к чему. Ах, ратный труд -- опасная работа, Не всех ведет счастливая звезда. Всегда с войны домой приходит кто-то, А кто-то не приходит никогда. Вас только краем опалило пламя, То пламя, что не пощадило нас. Но если б поменялись мы местами, То в этот вечер, в этот самый час, Бледнея, с горлом, судорогой сжатым, Губами, что вдруг сделались сухи, Мы, чудом уцелевшие солдаты, Читали б ваши юные стихи.
Пожилых не помню на войне, Я уже не говорю про старых. Правда, вспоминаю, как во сне, О сорокалетних санитарах. Мне они, в мои семнадцать лет, Виделись замшелыми дедками. "Им, конечно, воевать не след, -- В блиндаже шушукались с годками.-- Побинтуй, поползай под огнем, Да еще в таких преклонных летах!"
Что ж, годки, давайте помянем Наших "дедов", пулями отпетых. И в крутые, злые наши дни Поглядим на тех, кому семнадцать. Братцы, понимают ли они, Как теперь нам тяжело сражаться?-- Побинтуй, поползай под огнем, Да еще в таких преклонных летах!.. Мой передний край -- Всю жизнь на нем Быть тому, кто числится в поэтах. Вечно будет жизнь давать под дых, Вечно будем вспыхивать, как порох.
Нынче щеголяют в "молодых" Те, кому уже давно за сорок.
Памяти однополчанки - Героя Советского Союза Зины Самсоновой.
1. Мы легли у разбитой ели, Ждем, когда же начнет светлеть. Под шинелью вдвоем теплее На продрогшей, сырой земле. - Знаешь, Юлька, я против грусти, Но сегодня она не в счет. Где-то в яблочном захолустье Мама, мамка моя живет. У тебя есть друзья, любимый, У меня лишь она одна. Пахнет в хате квашней и дымом, За порогом бурлит весна. Старой кажется: каждый кустик Беспокойную дочку ждет. Знаешь, Юлька, я против грусти, Но сегодня она не в счет... Отогрелись мы еле-еле, Вдруг нежданный приказ: "Вперед!" Снова рядом в сырой шинели Светлокосый солдат идет.
2. С каждым днем становилось горше, Шли без митингов и знамен. В окруженье попал под Оршей Наш потрепанный батальон. Зинка нас повела в атаку, Мы пробились по черной ржи, По воронкам и буеракам, Через смертные рубежи. Мы не ждали посмертной славы, Мы хотели со славой жить. ...Почему же в бинтах кровавых Светлокосый солдат лежит? Ее тело своей шинелью Укрывала я, зубы сжав, Белорусские ветры пели О рязанских глухих садах.
3. - Знаешь, Зинка, я против грусти, Но сегодня она не в счет. Где-то в яблочном захолустье Мама, мамка твоя живет. У меня есть друзья, любимый, У нее ты была одна. Пахнет в хате квашней и дымом, За порогом бурлит весна. И старушка в цветастом платье У иконы свечу зажгла. Я не знаю, как написать ей, Чтоб тебя она не ждала...
Побледнев, Стиснув зубы до хруста, От родного окопа Одна Ты должна оторваться, И бруствер Проскочить под обстрелом Должна. Ты должна. Хоть вернешься едва ли, Хоть "Не смей!" Повторяет комбат. Даже танки (Они же из стали!) В трех шагах от окопа Горят. Ты должна. Ведь нельзя притворяться Перед собой, Что не слышишь в ночи, Как почти безнадежно "Сестрица!" Кто-то там, Под обстрелом, кричит...
Кто-то плачет, кто-то злобно стонет, Кто-то очень-очень мало жил... На мои замерзшие ладони голову товарищ положил. Так спокойны пыльные ресницы, А вокруг нерусские поля... Спи, земляк, и пусть тебе приснится Город наш и девушка твоя. Может быть в землянке после боя На колени теплые ее Прилегло кудрявой головою Счастье беспокойное мое.